В этот дворик выходили комнаты более сотни Принятых, и столько же – в соседний. Возможно, эти цифры не пришли бы сейчас Морейн на ум, если бы не Предсказание Гайтары, но она думала о них и прежде. Цифры словно кислотой были вытравлены в ее мозгу. В комнатах второго двора-колодца хватало места более чем для двухсот Принятых, однако на памяти любой из ныне живущих Айз Седай он всегда оставался закрытым. Да и здесь в обжитой части было занято едва ли больше шестидесяти комнат. Отделение послушниц тоже делилось на два дворика, а в комнатах можно было разместить более чеытырехсот девушек; но одна часть также была уже давно закрыта, а в другой жило меньше сотни учениц. Морейн читала, что некогда и послушниц, и Принятых селили по две в одну комнату. Когда-то половина девушек, внесенных в списки послушниц, проходила испытания на кольцо; из теперешних учениц такую возможность получат меньше двадцати. В Башне могло разместиться три тысячи сестер, но лишь четыреста двадцать три находились здесь в настоящее время. И еще, может быть, дважды по столько же было разбросано по разным странам. Цифры жгли мозг, словно кислота. Ни одна Айз Седай не произнесла бы подобное вслух, и сама Морейн никогда не отважилась бы произнести это там, где ее могли бы услышать. Белая Башня понемногу теряла силу. Башня теряла силу, а Последняя Битва приближалась.
– Ты слишком много беспокоишься, – мягко произнесла Суан. – Мой отец говаривал: «Меняй то, что можешь изменить, если это нужно, но научись жить с тем, что изменить не в силах». Иначе несварение желудка только заработаешь. Это уже мои слова, а не отца. – Еще раз фыркнув, она демонстративно поежилась и обхватила себя руками. – Может быть, мы уже пойдем? Я сейчас околею. Моя комната ближе. Пойдем.
Морейн кивнула. В Башне тоже учили жить с тем, что ты не можешь изменить. Но некоторые вещи стоят того, чтобы все же попытаться, даже если эта попытка заранее обречена на провал. Это был один из уроков, усвоенных ею в детстве.
Комнаты Принятых мало чем отличались одна от другой: пошире в дальней части, поуже у двери, простые обшитые темным деревом стены. Мебель удобной назвать сложно; ни одна из сестер не потерпела бы у себя в комнате ничего подобного. На полу в комнате Суан лежал маленький квадратный тарабонский коврик, сотканный из выцветших синих и зеленых ленточек, в углу стоял умывальник с зеркалом и обколотый белый кувшин. Принятым предписывалось уметь обходиться тем, что есть до тех пор, пока вещь полностью не приходила в негодость. Но когда все же наступал такой момент, лучше было иметь наготове убедительное объяснение случившемуся. Маленький столик, на котором стопкой лежали три книги в кожаных переплетах, и два стула с простыми спинками могли бы принадлежать какому-нибудь фермеру без гроша в кармане; впрочем, неприбранная кровать с раскиданными по ней смятыми одеялами была широкой, подходящей, скорее, для фермы среднего достатка. Меблировка дополнялась маленьким платяным шкафом. Никакой резьбы или украшений и в помине не было. Когда Морейн перебралась в новое помещение из маленькой, стылой комнатки послушницы, ей показалось, что она попала во дворец, хотя любая комната ее апартаментов в Солнечном Дворце была по крайней мере вдвое больше этой. Что самое приятное – в комнатке был очаг из серого тесаного камня. Сегодня любая комната, где есть очаг, сошла бы за дворец, если, конечно, дозволено расположиться поближе к огню.
Суан поспешно сунула на решетку три полена – короб для дров был почти пуст; для Айз Седай поленья приносили слуги, но Принятые должны сами обеспечивать себя дровами, – затем раздраженно фыркнула, обнаружив, что ее попытка сохранить с прошлого вечера тлеющие угольки не удалась. Видимо, второпях, спеша в покои Амерлин, она недостаточно тщательно засыпала их золой, и они все прогорели. На мгновение лоб Суан пересекла морщинка, а потом Морейн ощутила легкое покалывание, и свечение саидар снова на мгновение окружило Суан. Любая женщина, умеющая направлять, если находится достаточно близко, способна почувствовать, как другая прикасается к Силе. Но это покалывание было необычным. Женщины, проводящие много времени в совместных занятиях, иногда испытывают такое ощущение, но считалось, что оно со временем угасает. Между ней и Суан оно не угасало никогда. Порой Морейн видела в этом подтверждение того, насколько крепка их дружба. Когда сияние исчезло, короткие поленья уже весело потрескивали.
Морейн ничего не сказала, но Суан посмотрела на нее так, словно подруга произнесла вслух то, что думала:
– Слишком холодно, чтобы ждать, Морейн, – виновато пояснила она. – Кроме того, вспомни, что нам говорила Акаррин на занятиях две недели назад: «Вы должны знать правила назубок и выполнять их, пока не узнаете, какие и когда можно нарушить», – процитировала Суан. – Это ведь и означает, что иногда мы все же можем нарушать правила!
Акаррин, худощавая Коричневая сестра, чьи внимательные глаза моментально замечали, кто не следит за разъяснениями, говорила об Айз Седай, а не о Принятых, но Морейн промолчала. Суан вовсе не нужны были преподавательские высказывания такого рода, чтобы нарушать правила. О, она никогда не шла против основных законов – никогда не пыталась убежать, не выказывала непочтительности к сестрам, и ей никогда не пришло бы на ум украсть что-нибудь, – но с самого начала она питала склонность к дерзким выходкам. Впрочем, проказничать любила и сама Морейн. Время от времени этим занималась большая часть Принятых и даже некоторые послушницы. Разные шутки помогали снимать напряжение от непрерывной учебы, ведь лишь немногие дни оказывались свободными. Принятым не поручали поденной работы, не считая того, что от них требовалось поддерживать в чистоте самих себя и свои комнаты, – если, конечно, ученицы не ввязывались в неприятности, – но ожидалось, что девушки будут работать изо всех сил на занятиях, работать так, как послушницам даже не снилось. Но хоть какие-то маленькие радости все же необходимы, иначе попросту лопнешь, как яйцо, упавшее на камень.