Новая весна - Страница 77

Морейн заставила себя выйти вперед и встать возле носилок, приспустив шаль так, чтобы платье было хорошо видно, хотя и понимала, что на нее сейчас направлены все взгляды. Вынести это было труднее всего.

– Да осияет Свет душу Тамры так ярко, как она этого заслуживает, и да укроет ее рука Создателя до ее возрождения! Да ниспошлет ей Свет лучезарное возрождение! Я не могу назвать женщины, которой восхищалась бы больше, чем Тамрой. Я восхищаюсь ею и чту ее. И всегда буду восхищаться и почитать ее. – Слезы набежали Морейн на глаза, и вовсе не от унижения, пронзавшего ее острыми шипами. Она никогда по-настоящему не знала Тамру – послушницы и Принятые не знали по-настоящему даже сестер, не то что Престол Амерлин, – но, о Свет, как ей будет не хватать Тамры!

Согласно желанию Тамры, тело ее было предано прядям Огня, а пепел развеян вокруг Белой Башни сестрами той Айя, из которой она возвысилась, Айя, к которой она вернулась в смерти. Морейн была не единственной, кто не сдерживал слез. Присущее Айз Седай спокойствие не способно уберечь их от горя.

До самого вечера Морейн не снимала постыдного платья, а ночью сожгла его. Она никогда не смогла бы взглянуть на него, не вспоминая этот день.

До избрания новой Амерлин Башней правил Совет, но закон предусматривал строжайшие меры, чтобы Восседающие не медлили чересчур долго, и уже к вечеру дня похорон Тамры была избрана Сайрин Вайю из Серой Айя. От новой Амерлин в день, когда она принимает палантин и посох, ожидают, что она дарует прощения и смягчает наказания. Ничего подобного Сайрин делать не стала, и в течение нескольких дней все до единого писцы-мужчины Башни были уволены без рекомендации: кто якобы за заигрывания с послушницами или Принятыми, а кто и просто за «неподобающий вид и поведение», что могло означать все что угодно. Она уволила даже тех, кто был настолько стар, что их внуки уже обзавелись детьми, и тех, кого женщины вообще не интересовали. Однако по этому поводу никто ничего не сказал. Никто не посмел, опасаясь, что ее слова могут дойти до ушей Сайрин.

Троих сестер на год изгнали из Тар Валона, и дважды Морейн пришлось вместе с другими пройти на Двор Отступников – там на глазах у всех кого-то из сестер раздевали, привязывали к треугольной раме и секли розгами, пока та не завоет. Плетение малого стража, образующее мерцающий серый купол над мощенным камнем Двором, не пропускало крики наружу, и Морейн казалось, что они теснят и давят ее, притупляют разум, стискивают удушьем горло. В первый раз за неделю она потеряла концентрацию и задрожала от холода. И не только от холода. Она боялась, что эти вопли долго еще будут звенеть в ушах, во сне и наяву. Сайрин взирала на происходящее и слушала с совершенным спокойствием.

Новая Амерлин, разумеется, избирала себе новую Хранительницу Летописей, а при желании могла назначить и новую Наставницу Послушниц. Сайрин сделала и то и другое. Как ни странно, дородная Амира, чьи длинные, унизанные бусами косички стегали хозяйку по плечам, когда она с охотой действовала розгой, была Красной, и Красной же оказалась новая Хранительница, Духара. Ни закон, ни обычай не требовали, чтобы Хранительница Летописей или Наставница Послушниц принадлежали к той же Айя, из которой вышла Амерлин, однако это предполагалось. Впрочем, такие неожиданности начались уже давно, когда после прохождения испытания Сайрин выбрала Серую Айя, а не Красную, как ожидали все. Морейн сомневалась, что кто-нибудь из конфидентов Тамры решит рассказть Сайрин о поисках младенца.

На следующий день после наказания второй сестры Морейн появилась в приемной перед кабинетом Амерлин, где за своим письменным столом, прямая и непреклонная, сидела Духара. У нее на плечах красовался красный палантин в ладонь шириной. На ее темном платье было столько алых разрезов, что оно казалось целиком ярко-алого цвета. Духара была доманийкой, стройной и красивой, несмотря на то что ростом превосходила Морейн почти на полторы ладони. Однако выражение пухлых губ не сулило ничего хорошего, а глаза зорко высматривали чужие проступки. Морейн напомнила себе, что, не будь на Духаре палантина Хранительницы, доманийка обязана была бы прыгать, когда ей, Морейн, вздумалось бы щелкнуть пальцами. Не успела девушка открыть рот, как дверь кабинета Амерлин со стуком распахнулась и оттуда широкими шагами вышла Сайрин, в руке она держала листок бумаги.

– Духара, я хочу, чтобы ты... так, а тебе что здесь надо? – рявкнула Сайрин, повернувшись к Морейн, которая поспешно присела перед ней в реверансе, столь же глубоком, в каком склонялась послушницей, поцеловала ее кольцо Великого Змея и лишь потом выпрямилась. Кольцо было единственным украшением, которое носила Сайрин. Ее семицветный палантин был наполовину уже палантина Духары, а покрой темно-серого шелкового платья – простым. Ее довольно пухлое, округлое лицо, казалось, было создано для веселья, но на нем, словно высеченное резцом, застыло неумолимо-суровое выражение. Морейн едва осмелилась взглянуть Сайрин прямо в глаза. Жестокие глаза.

Во рту пересохло, и Морейн изо всех сил старалась не дрожать от холода, который вдруг внезапно показался ей более свирепым, чем в самый трескучий мороз в самом сердце зимы. Поспешные успокаивающие упражнения не восстановили необходимого самообладания. Она уже знала о Сайрин достаточно – сестры много шептались о новой Амерлин. Именно сейчас ей вспомнился один факт, глубоко поразивший ее, словно острый нож. Для Сайрин ее точка зрения была законом, и в этом законе не было ни капли снисхождения. Как и в ней самой.